Константин Сомов

Константин Сомов — один из известных российских живописцев и графиков прошлого столетия. Модернист, любитель взаимоисключающих параграфов и просто хороший человек. Один из основателей объединения «Мир искусства», соавтор одноименного журнала. До сих пор его портретами и пейзажами можно полюбоваться в российских и зарубежных музеях. По мнению некоторых — гомосексуалист, на тот момент данное явление среди творческой интеллигенции было рапространено

Биография[править]

Отец Сомова был сотрудником Эрмитажа, так что маленький Костя с самого детства был причастен к высокому искусству, имел доступ ко всем картинам, которые там были выставлены. По сути еще ребенком Он начал чувствовать некоторую связь с искусством прошлого, считал себя его непосредственным продолжателем. Мать Сомова, тоже дворянка по происхождению была очень образованной женщиной, с детства прививала сыну любовь к музыке, театру, исскуству. Жизненный путь сына был предопределен как им самим, так и всем его окружением. В 1889 году Сомов поступает в Академию Художеств, где учится живописи в мастерской Репина. Илья Репин — один из людей, которые оказали на его творчество наиболее сильное влияние. Глубина пейзажа, реализм: все это он унаследовал у своего учителя. В 1897 году Константин покинул академию и уехал в Париж, где 2 года провел в самостоятельной работе. Там же он познакомился с Бенуа и Остроумовым, будущими соратниками по объединению и журналу. Затем Бенуа опубликует о нем статью в том же «Мире искусства». Вернувшись в Петербург, сомов занялся портретной и оформительской деятельностью. Тогда им были написаны картины «Дама в голубом», Портрет Бенуа, созданы иллюстрации к “Графу Нулину” Пушкина, повестям Гоголя “Нос” и “Невский проспект”, иллюстрированы книги Александра Блока. В 1923 году Сомов покидает уже новую коммунистическую Россию, уезжая с выставкой. На Родину он так и не вернулся, проведя остаток жизни в эмиграции. Типичный дворянин, дитя серебрянного века не смог найти ни поклонников совего творчества в новой, постоянно меняющейся стране, зато был признан в эмигрантской среде^[1]^[2].

Современники о Сомове[править]

Так в 1911 году Яремич издает несколько статей-воспоминаний о встречах с великим русским художником. Вот несколько фрагментов оттуда:

Мы подошли ближе, совсем близко, и увидали внутри часовни гроб, в гробу воскового с жидкой растительностью покойника, вокруг умершего в совершенно неподвижных позах стояло несколько деревенских женщин, резко обрисовывавшихся в просвете другого окна на ярком небе июльского солнечного утра. Мы молча смотрели на эту обыденную картину, которая, несмотря на свою обыденность, всегда производит болезненное впечатление; мой спутник от усиленного внимания привстал даже на цыпочки. Уже когда мы вышли опять на тропинку, Константин Андреевич сказал: “В подобном зрелище есть что-то отвратительное, но в то же время и притягивающее, — я никогда не могу удержаться, чтобы не посмотреть”. Это мимолетное замечание осветило для меня одну из основных сторон характера Сомова. У меня в памяти мелькнула та или иная черта, тот или иной штрих в его произведениях, ясно говорящие о неумолимых Парках, о грозном Сатурне, и нередко лезвие острой косы беспощадного бога мелькает среди самой радостной обстановки. Смех, выражение нежности, удивление, порыв страсти, самые разнообразные ощущения поглощены у него желанием заглянуть по ту сторону существования.

о двойственности восприятия

Мало кто не только среди публики, но даже среди художников останавливал внимание на тех вещах Сомова, в которых в высокой степени проявляется способность одухотворения обыденной жизни. У Сомова была короткая, но дивная пора, обнаружившая в нем способность тончайшего и совершеннейшего бытописателя. В ранних своих произведениях он проявил необыкновенно пытливое внимание к окружающему. Хотя бы такая картина, как “В детской”. Сюжет крайне прост. В комнате сундук, на полу игрушечная лошадь, на ящике у сундука детские игрушки, в окно видна аллея в сад. Сколько блаженства и радости!

О детстве

В тесном дружеском кругу <К. А. >Сомов прекрасный собеседник. В разговоре он свободно и смело, без рисовки, выражает свои мысли и чувства, мнения о лицах и предметах. О своих работах говорит также просто и редко бывает ими доволен. Он часто говорит: “Работая над портретом, часто думаю во время мучительных неудач о второстепенных мастерах — Энгр, Рослен, Г. Моро стоят у меня перед глазами”. Это его страсть находить точки необыкновенного совершенства у второстепенных мастеров <...> Общепризнанные великие мастера оставляют Сомова равнодушным. Теперь он совершенно охладел и к XVIII веку и находит, что увлечение это было вызвано в нем литературой; общий тон этого стиля он находит “скучным, чопорным и вообще fade”

о точности и неточности

[1] Вообще современники утверждали, что Константин Сомов был во многом очень педантичен. Так он стремится к порядку и точности в бытовых мелочах, не только в искусстве. И данная черта находит и отражение в его портреной деятельности. На автопортретах он всегда серьезен, задумчив, несколько раздражен. Поэтичность и желание создать идеальное все время противоборствуют в нем с необходимостью запечатлеть увиденное максимально точно, передать каждую деталь.

Особенно меня поражало, что из

моих друзей, которые принадлежали к сторонникам "однополой любви", теперь совершенно этого не скрывали и даже о том говорили с оттенком какой-то пропаганды прозелитизма. <...> И не только Сережа <Дягилев> стал "почти официальным" гомосексуалистом, но к тому же только теперь открыто пристали и Валечка <Нувель> и Костя <Сомов>, причем выходило так, что таким перевоспитанием Кости занялся именно Валечка. Появились в их приближении новые молодые люди, и среди них окруживший себя какой-то таинственностью и каким-то ореолом разврата чудачливый поэт Михаил Кузмин..."

^[3]Из книги психолога И. Кона

Насколько правда — одному Богу и современникам известно. По крайней мере явление тогда было распространено. На основании данного упоминания, Сомов был включен в списки росскийских классиков-гомосексуалистов в википедии, которые сейчас благополучно выпилены.